asia_datnova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
asia_datnova) wrote2008-10-10 07:15 am
asia_datnova) wrote2008-10-10 07:15 am
Entry tags:
2
"Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; У вас же и волосы на голове все сочтены; Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц". Боюсь, что этот текст в каком-то смысле обобщает все, что мы знаем о птицах. Я берусь утверждать, что с птицей мы сталкиваемся (в буквальном смысле - столкновения...) в наименьшей степени из всех живых существ. Трудно представить себе, что вы к ней прикоснулись, погладили или что она вас клюнула. Она себе летает. В искусстве птица - животное, по природе сюрреалистическое".
(Битов - "Птицы, или новые сведения о человеке")
Получалось так, что - лучше многих птиц, но - не всех.
Итак, прочувствовав отсутствие столкновения, мы отправились взглянуть на птиц небесных, чтобы восполнить пробел необщения с ними.
Глухой сырой ночью мы ехали из Калининграда на биостанцию в поселке Рыбачий. Таксист добровольно взял на себя роль гида:
- Взгляните направо. Здесь у нас аллея погибших в Афганистане; рядом детский парк.
- Сейчас мы будем проезжать тюрьму. В нашем городе пять тюрем! (Гордо.) Две в области. Это - тюрьма строгого режима, так называемая "девятка".
Долгий забор тюрьмы, с колючей проволокой, увешанный по периметру рекламными щитами "Чисто там, где не мусорят!", что в данном контексте звучало несколько философски.
- А это - наш ликеро-водочный завод.
Это был долгожданный повод поддержать беседу.
- Не подскажете ли в таком случае, что у вас тут можно купить из спиртного? Вот "Старый Кенигсберг" - это хорошо?
- Это очень плохо.
- Тогда что?
Таксист задумался, пожевал губами и предложил:
- Купите виски. "Джек Дэниэлс".
Рыбачий находится почти посередине Косы. Битов говорит о ней как о географическом лезвии; о том, что здесь существует только два измерения; что она как меридиан, идущий с Юга на Север и с Севера на Юг, строго между Востоком и Западом. В книге он пытается понять, поймать странные ощущения от пребывания на Косе, обнаружить их причину. "Скажем: это западнейшее место империи, уже не Россия, а скорее Германия, бывшая Восточная Пруссия... Или другая, более основательная, чем сомнительная государственность, причина - режимная: на эту территорию был наложен двойной запрет: заповедный и пограничный, отсюда неистоптанность... Человек по своей инициативе посадил на Косе леса и пустил зверя. Не такой ее создал Бог, такой, оказывается, ее создал человек. С тех пор как возникла та Коса, которой я теперь восхищаюсь, и века не прошло.
...Коса - с буквальной точки зрения - была морем, а не землею. Это было дно, гипертрофированная отмель, высунувшаяся из воды. Строгий ученый сказал бы, что она не более земля, чем спина кита, вынырнувшего из воды, с тем чтобы через время нырнуть опять. Ее перегоняет ветер, она несется в сторону материка со сказочной скоростью: десятки сантиметров в год.
В духовную чистоту Косы был вкраплен материковый прыщ - Коса в своем беге настигла островок, но еще не обогнала его; на этом слившемся с Косою отрезочке материка вы ощутите разницу: здесь иные токи пронизывают землю, здесь более плоское, более плотское и злостное все, даже небо; здесь поселились рыбаки, корявые люди, бегают низкорослые, корявые их собаки. Здесь другой воздух, другие дожди - здесь земля".
Это он пишет как раз про Рыбачий, бывший Роситтен, остров, нагнанный Косой в ее движении и обойденный ею со сторон. Самое широкое место Косы. Сюда мы и приехали вдоль песчаного лезвия, по узкой долгой дороге, во тьме, не видя ни Западного, ни Восточного моря, а только светящиеся из темного леса, битого дождем, красные и зеленые глаза зверей.
Здесь находится основной корпус станции. Здание в ограде, отделяющей станцию от поселка (давно уже не рыбачьего, разросшегося, и хотя копченая рыба продается на каждом углу, основным источником доходов местных жителей является построенная неподалеку гостиница), сталинской архитектуры, пансионат или общежитие: три этажа, один полуподвальный, крашеные в серо-зеленый стены, ряд комнат вдоль коридора. Общая кухня, на которой поварихи в огромных алюминиевых кастрюлях варят знакомого вкуса кислые щи и тефтельки. С той разницей, что на дверях в коридоре не таблички с надписями "Не беспокоить" или "Требуется уборка", а суровые предупреждения вроде: "Червей без разрешения не брать!". Еще есть чердак, на котором проводят выпуск дроздов - или сушат белье. У ворот биостанции прудик размером с лужу, чрезвычайно угрюмого вида, окруженный рябинами, в осоке, в дорожках желтых листьев на черной воде.
Утром вышли на залив. Без горизонта, похожий всем на море. Залив кончается Литвой, а далеко за морем - Швеция. Одинаково не видно обеих; вот только залив более спокоен в своей неглубине, шуршит камышом, мелкая серо-зеленая рябь без конца и края. А море шумит в трех километрах от Рыбачьего, как главная магистраль.
Ветрено, хмуро, в небе опаловые переливы, в поселке улицы словно писаны сырой акварелью. После дождя насквозь водяное, яркое. Гуляя вдоль залива, вспугнули цаплю. Встречный ветер такой сильный, что цапля летит на месте. Вороны под ветром кувыркаются в воздухе, теряя направление и добычу. На мокром песке - уверенные следы кабанов и лис.
(Битов - "Птицы, или новые сведения о человеке")
Получалось так, что - лучше многих птиц, но - не всех.
Итак, прочувствовав отсутствие столкновения, мы отправились взглянуть на птиц небесных, чтобы восполнить пробел необщения с ними.
Глухой сырой ночью мы ехали из Калининграда на биостанцию в поселке Рыбачий. Таксист добровольно взял на себя роль гида:
- Взгляните направо. Здесь у нас аллея погибших в Афганистане; рядом детский парк.
- Сейчас мы будем проезжать тюрьму. В нашем городе пять тюрем! (Гордо.) Две в области. Это - тюрьма строгого режима, так называемая "девятка".
Долгий забор тюрьмы, с колючей проволокой, увешанный по периметру рекламными щитами "Чисто там, где не мусорят!", что в данном контексте звучало несколько философски.
- А это - наш ликеро-водочный завод.
Это был долгожданный повод поддержать беседу.
- Не подскажете ли в таком случае, что у вас тут можно купить из спиртного? Вот "Старый Кенигсберг" - это хорошо?
- Это очень плохо.
- Тогда что?
Таксист задумался, пожевал губами и предложил:
- Купите виски. "Джек Дэниэлс".
Рыбачий находится почти посередине Косы. Битов говорит о ней как о географическом лезвии; о том, что здесь существует только два измерения; что она как меридиан, идущий с Юга на Север и с Севера на Юг, строго между Востоком и Западом. В книге он пытается понять, поймать странные ощущения от пребывания на Косе, обнаружить их причину. "Скажем: это западнейшее место империи, уже не Россия, а скорее Германия, бывшая Восточная Пруссия... Или другая, более основательная, чем сомнительная государственность, причина - режимная: на эту территорию был наложен двойной запрет: заповедный и пограничный, отсюда неистоптанность... Человек по своей инициативе посадил на Косе леса и пустил зверя. Не такой ее создал Бог, такой, оказывается, ее создал человек. С тех пор как возникла та Коса, которой я теперь восхищаюсь, и века не прошло.
...Коса - с буквальной точки зрения - была морем, а не землею. Это было дно, гипертрофированная отмель, высунувшаяся из воды. Строгий ученый сказал бы, что она не более земля, чем спина кита, вынырнувшего из воды, с тем чтобы через время нырнуть опять. Ее перегоняет ветер, она несется в сторону материка со сказочной скоростью: десятки сантиметров в год.
В духовную чистоту Косы был вкраплен материковый прыщ - Коса в своем беге настигла островок, но еще не обогнала его; на этом слившемся с Косою отрезочке материка вы ощутите разницу: здесь иные токи пронизывают землю, здесь более плоское, более плотское и злостное все, даже небо; здесь поселились рыбаки, корявые люди, бегают низкорослые, корявые их собаки. Здесь другой воздух, другие дожди - здесь земля".
Это он пишет как раз про Рыбачий, бывший Роситтен, остров, нагнанный Косой в ее движении и обойденный ею со сторон. Самое широкое место Косы. Сюда мы и приехали вдоль песчаного лезвия, по узкой долгой дороге, во тьме, не видя ни Западного, ни Восточного моря, а только светящиеся из темного леса, битого дождем, красные и зеленые глаза зверей.
Здесь находится основной корпус станции. Здание в ограде, отделяющей станцию от поселка (давно уже не рыбачьего, разросшегося, и хотя копченая рыба продается на каждом углу, основным источником доходов местных жителей является построенная неподалеку гостиница), сталинской архитектуры, пансионат или общежитие: три этажа, один полуподвальный, крашеные в серо-зеленый стены, ряд комнат вдоль коридора. Общая кухня, на которой поварихи в огромных алюминиевых кастрюлях варят знакомого вкуса кислые щи и тефтельки. С той разницей, что на дверях в коридоре не таблички с надписями "Не беспокоить" или "Требуется уборка", а суровые предупреждения вроде: "Червей без разрешения не брать!". Еще есть чердак, на котором проводят выпуск дроздов - или сушат белье. У ворот биостанции прудик размером с лужу, чрезвычайно угрюмого вида, окруженный рябинами, в осоке, в дорожках желтых листьев на черной воде.
Утром вышли на залив. Без горизонта, похожий всем на море. Залив кончается Литвой, а далеко за морем - Швеция. Одинаково не видно обеих; вот только залив более спокоен в своей неглубине, шуршит камышом, мелкая серо-зеленая рябь без конца и края. А море шумит в трех километрах от Рыбачьего, как главная магистраль.
Ветрено, хмуро, в небе опаловые переливы, в поселке улицы словно писаны сырой акварелью. После дождя насквозь водяное, яркое. Гуляя вдоль залива, вспугнули цаплю. Встречный ветер такой сильный, что цапля летит на месте. Вороны под ветром кувыркаются в воздухе, теряя направление и добычу. На мокром песке - уверенные следы кабанов и лис.
