Entry tags:
(no subject)
К. написала книгу об исторических драгоценностях с судьбой, в том числе о перстне Веневитинова, который он носил как брелок, и обещал надеть когда либо женится на своей обожаемой Волконской, либо когда помрет. И вот, стал умирать, и в беспамятстве друг надел ему на руку перстень, чтобы как-то намеком сообщить... Тот очнулся, смотрит, перстень на руке, и говорит: "Я что - женюсь?"
Два месяца добивалась от музея перстень показать, К. уже хотела плюнуть, потому думает - э, нет, не могу бросить Дмитрия Владимировича, красавца, и снова давай музей утюжить, те едва согласились, десять лет не открывали, а как открыли коробку, смотрят, там грибок, открыли б года через два - была бы одна бронзовая пыль.
Потом съехали на Грибоедова, которого грузины до сих пор, оказывается, ненавидят за то, что он их княжну выебал, потом на их наряды на Кавказе, кожаные брюки да жилетка с серебряными застежками, а вовсе не сюртуки, и на эполеты, приклеевшиеся к Лермонтову, который их-то и не носил, шик такой был: не носить; и как в кино его в белой рубахе, а был в красной, шелковой, на которой кровь не видна.
К. меряла очечки Грибоедова. Пишут, что был сильно близорук, а она думала - нормлаьное зрение, как Битов и Гришковец носят очки с простыми стеклами; а все еще интересней - очки оказались дальнозоркими. То есть он их себе заказал, не чтобы лучше видеть, а чтобы вообще никого не видеть.
Ну, потом уже к моему Чехову, обсудили с девушками, отчего это он женился на тумбочке, еще платье в горошек, и сидит критик З., борода седая, усы в табаке, среди баб, каждая на ком-то повернута, врпочем, в основном все на Пушкине, на Чехове я одна.
Чудесный вечер был, пока кто-то не сказал что-то о российских сериалах; и тут я уже исполнила сольную арию, минут сорок исполняла, все матом, визжала, по ощущению, на все Лефортово, пока меня вязать не начали, красивыми видами на воде уговаривать. Вы, это, не говорите со мной о сериалах-то.
Два месяца добивалась от музея перстень показать, К. уже хотела плюнуть, потому думает - э, нет, не могу бросить Дмитрия Владимировича, красавца, и снова давай музей утюжить, те едва согласились, десять лет не открывали, а как открыли коробку, смотрят, там грибок, открыли б года через два - была бы одна бронзовая пыль.
Потом съехали на Грибоедова, которого грузины до сих пор, оказывается, ненавидят за то, что он их княжну выебал, потом на их наряды на Кавказе, кожаные брюки да жилетка с серебряными застежками, а вовсе не сюртуки, и на эполеты, приклеевшиеся к Лермонтову, который их-то и не носил, шик такой был: не носить; и как в кино его в белой рубахе, а был в красной, шелковой, на которой кровь не видна.
К. меряла очечки Грибоедова. Пишут, что был сильно близорук, а она думала - нормлаьное зрение, как Битов и Гришковец носят очки с простыми стеклами; а все еще интересней - очки оказались дальнозоркими. То есть он их себе заказал, не чтобы лучше видеть, а чтобы вообще никого не видеть.
Ну, потом уже к моему Чехову, обсудили с девушками, отчего это он женился на тумбочке, еще платье в горошек, и сидит критик З., борода седая, усы в табаке, среди баб, каждая на ком-то повернута, врпочем, в основном все на Пушкине, на Чехове я одна.
Чудесный вечер был, пока кто-то не сказал что-то о российских сериалах; и тут я уже исполнила сольную арию, минут сорок исполняла, все матом, визжала, по ощущению, на все Лефортово, пока меня вязать не начали, красивыми видами на воде уговаривать. Вы, это, не говорите со мной о сериалах-то.
