(no subject)

Вышли в пять утра, когда воздух смутный, серо-синий и холодный, и пошли по краю оврага, по гребню: глубокий обрыв слева, справа, отвесная глина переходит на дне в мирные зеленые пригорки, цветет сирень, растет бузина, никто туда не спускается. Тропка в одну ступню, над головой столбом вьется стая стрижей, спросонья кажется, это очень крупная мошкара, летающая близко у глаз. Поверхность Хопра курится, как залитый с вечера костер. Справа лес, на опушку вышли цвести рябчики - их называют "дикими тюльпанами": родственники лилий и лука, с характерным, луковым запахом стебля и багровым, почти черным колокольчиком. В тени под деревьями - ландышевые поляны, о приближении к которым узнаешь по запаху вернее, чем о куртинке мяты, но - с более близкого расстояния, он стоит низко над землей. Только проснулись и сладко пахнут со сна. А если собрать два-три соцветия и принести в дом, то от одного букетика постепенно весь дом заполнится этим запахом, он, как все нежное и вкрадчивое, на поверку очень силен. Правда, никто их тут не собирает, редко - женщина средних лет, женщины в лес не ходят, только за грибами.
Солнце съедает туман, дальше от плотины течения нет, поплавок стоит на одном месте, шевелятся темные тени деревьев.

В горячее солнце хорошо пропалывать полынь и пижму под черной смородиной. Это совсем уже другие запахи, крепкие и однозначные.

Как переделала все дела, отвела смородину, прополола клубнику, пожгла мусор, насушила рыбы, закатала щавеля, все посадила да полила, все перестирала и вымыла полы, и села на крылечко - уже пора в Москву ехать. А сейчас бы только и отдыхать, каждый день новые всходы, сравнивать бы поутру их рост, угадывать, да поливать из шланга, всех дел.

Непросто попасть в поезд, который стоит на станции всего минуту, для местных - два прицепных вагона, и их штурмуют, меча тюки в проход, так, словно это последняя волна эмиграции, а сзади догоняют красные с маузерами.