![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
asia_datnovaСели в тучу, словно приземлились на воздушной подушке. Это была теплая туча, теплая как вымя. Мягкая, как шаль кашемировая. Серо-зеленая как древесный мох. Я думала – Османия, солнечный танец с саблями, а она встретила нас дождем и пасмурью, но послушайте! Вот благая весть! У нас тоже будет плюс двадцать пять градусов и теплый дождь. Я видела: так бывает.
Над автозаправкой повис плотный запах пыльцы: цветет жасмин. Все цветет. Цветут акации, цветут кактусы и хвойные. У нас это было бы – как встать посередине куста черемухи.
Все вышли из автобуса, смотрят на горы. Сперва черная гора, за ней серая, потом белая. Цвета грозовых туч. Над горами – грозовые тучи. Как молнии, тревожно сверкают вспышки туристических фотоаппаратов.
Горы и море - великий замысел, оставить бы их, а все остальное, включая меня, убрать.
Я пошла к морю ночью, сразу. Про море мне сказать нечего. La mere, Das Meer, El mar, the sea. Я – see – вижу море. Густой бульон, отдаленное представление о вкусе которого дает крепко посоленное пиво. В нем варятся остовы кораблей и наши кости. Каждый раз, когда я пытаюсь описать море, впадаю в многословие. Я не могу назвать даже эту белую вскинувшуюся пену. Море лучше всего. На него надо только смотреть. Оно говорит: «бесстрастие», расшибаясь о пирс.
По кромке прибоя гулял маленький краб, не думая встретить никого в прибое в ночную пору, но увидел меня, ударился в панику и убежал.
Здесь все говорят по-русски. Они спрашивают: «Do you speak English чуть-чуть?»
Я просила чаю по-английски у турка, он оскорбился. Are you from Russia? And why you won’t speak russian? Долго еще обсуждал возмущенно с напарницей мою бестактность: «Кашлы-башлы - «не понимаю»! Курлы, кишлы – «не понимаю»!»
Хотя я его – понимаю: мой русский приятней моего английского.
Когда они не знают что сказать, они начинают петь.
Природа здесь такая: тополь, тополь, пальма.
По сосне вместо белки с той же живостью сбегает головой вниз крупная ящерица.
Плоские кактусы похожи на клешни крабов.
Из всей группы одна я не надралась в первый вечер в зюзю, не бродила по территории с песнями и криком. Подвела страну.
Меня почему-то все принимают здесь за немку.
Нет, русские туристы самые лучшие. Официант споткнулся и опрокинул на женщину коктейль. Застыл. Женщина обмахнулась мокрой кофточкой и лениво сказала:
- Ничего. Она у меня легкая, быстро сохнет.
Послезавтра я поеду смотреть на покойных ликийцев, что спят в ласточкиных гнездах. Но всем гидам нужно вырывать язык. Слово-паразит: «незабываемое».
Бармен: верткий брюнет. Бойко щебечет сразу на всех языках, все коверкая. За столом сидит, пьет и громко вопит компания. Судя по всему, уже не первый час.
Бармен вздыхает:
- Do you have аспирин? Гольова болит.
- I have анальгин. Постережешь мой кофе – я принесу.
Подбегает фотограф. Местные фотографы хуже цыган – щелкают тебя везде – за обедом, на пляже и даже в сауне, и пытаются продать тебе твою же фотографию за шесть долларов. Я объясняла им и так и сяк:
- Я ненавижу фотографию. Мой отец фотограф. У меня детская травма. Я не фотографируюсь.
Я даже не беру в поездки фотоаппарат. Зачем? Я все запомню. Если надо – я расскажу.
- Нет. Non, nein, negative nein, no, never, no chance.
Не помогает. Закрываю лицо.
Фотограф:
- Please, five minutes! A photo on a background of the sea! swim pool!
- Can you make for me one photo without me, говорю, – only the sea&mountains?
- Why?
- 'cause the sea is wonderful, not me.
На помощь приходит благодарный бармен.
- Я скажу твоей жена как ты работаешь! Где девушка – там ты, где мужчина – там тебя нет! Достал, поджалуйста!
- Бакарди, - мрачно говорит пьяный чех, падая на стойку.
- Here is not Кьюба! – отвечает бармен.
Оказывается, в подпитии я начинаю бойко лепетать на английском, ужасном с грамматической точки зрения. А я думала, я вообще его не знаю.
- О чиом думаишь?
- О том, как я была в церкви святого Николая и трогала саркофаг, в котором некогда покоились его мощи. Когда саркофаг вскрыли, над городом встал запах мира. Я потрогала дно саркофага и понюхала пальцы – раньше был запах мира, а нам достался только запах пыли. Wery sad story.
- Павтарой? – говорит бармен, ставя передо мной коньяк с лимонной долькой.
Потом сливает в бокал цветные напитки из бутылок, кладет лед, кладет соломинку, украшает фруктами, ставит бенгальский огонь и поджигает. Красота уходит к десятилетнему мальчику, сидящему с изумленно-радостным лицом между родителями. Перед мальчиком – батарея таких же невыпитых бокалов.
- Малтшик, это последний коктейль! – кричит бармен, - Бармен устал! Go sleep! Твоим родителям нужна личная жизн! А мине не нужна! Бармен – много девушек everytime! Лучший жизнь! Нет. Много водка – лучший жизн?
- Добрывечер! – орет новая пьяная компания.
- Госапади памаги мине! – бормочет бармен.
- Пиво принесите мне, – говорит русский в пестрой рубахе. – Один.
- Один или одно? – спрашивает бармен.
В бассейне плавали наперегонки с удивительным ребенком Матвеем. Он умел нырять лучше, чем я. В то же время в бассейне плавал изумительный мудак Женя. Загадка жизни: как из таких удивительных детей вырастают такие изумительные мудаки.
Самое странное зрелище – как над горами проходят облака.
Над автозаправкой повис плотный запах пыльцы: цветет жасмин. Все цветет. Цветут акации, цветут кактусы и хвойные. У нас это было бы – как встать посередине куста черемухи.
Все вышли из автобуса, смотрят на горы. Сперва черная гора, за ней серая, потом белая. Цвета грозовых туч. Над горами – грозовые тучи. Как молнии, тревожно сверкают вспышки туристических фотоаппаратов.
Горы и море - великий замысел, оставить бы их, а все остальное, включая меня, убрать.
Я пошла к морю ночью, сразу. Про море мне сказать нечего. La mere, Das Meer, El mar, the sea. Я – see – вижу море. Густой бульон, отдаленное представление о вкусе которого дает крепко посоленное пиво. В нем варятся остовы кораблей и наши кости. Каждый раз, когда я пытаюсь описать море, впадаю в многословие. Я не могу назвать даже эту белую вскинувшуюся пену. Море лучше всего. На него надо только смотреть. Оно говорит: «бесстрастие», расшибаясь о пирс.
По кромке прибоя гулял маленький краб, не думая встретить никого в прибое в ночную пору, но увидел меня, ударился в панику и убежал.
Здесь все говорят по-русски. Они спрашивают: «Do you speak English чуть-чуть?»
Я просила чаю по-английски у турка, он оскорбился. Are you from Russia? And why you won’t speak russian? Долго еще обсуждал возмущенно с напарницей мою бестактность: «Кашлы-башлы - «не понимаю»! Курлы, кишлы – «не понимаю»!»
Хотя я его – понимаю: мой русский приятней моего английского.
Когда они не знают что сказать, они начинают петь.
Природа здесь такая: тополь, тополь, пальма.
По сосне вместо белки с той же живостью сбегает головой вниз крупная ящерица.
Плоские кактусы похожи на клешни крабов.
Из всей группы одна я не надралась в первый вечер в зюзю, не бродила по территории с песнями и криком. Подвела страну.
Меня почему-то все принимают здесь за немку.
Нет, русские туристы самые лучшие. Официант споткнулся и опрокинул на женщину коктейль. Застыл. Женщина обмахнулась мокрой кофточкой и лениво сказала:
- Ничего. Она у меня легкая, быстро сохнет.
Послезавтра я поеду смотреть на покойных ликийцев, что спят в ласточкиных гнездах. Но всем гидам нужно вырывать язык. Слово-паразит: «незабываемое».
Бармен: верткий брюнет. Бойко щебечет сразу на всех языках, все коверкая. За столом сидит, пьет и громко вопит компания. Судя по всему, уже не первый час.
Бармен вздыхает:
- Do you have аспирин? Гольова болит.
- I have анальгин. Постережешь мой кофе – я принесу.
Подбегает фотограф. Местные фотографы хуже цыган – щелкают тебя везде – за обедом, на пляже и даже в сауне, и пытаются продать тебе твою же фотографию за шесть долларов. Я объясняла им и так и сяк:
- Я ненавижу фотографию. Мой отец фотограф. У меня детская травма. Я не фотографируюсь.
Я даже не беру в поездки фотоаппарат. Зачем? Я все запомню. Если надо – я расскажу.
- Нет. Non, nein, negative nein, no, never, no chance.
Не помогает. Закрываю лицо.
Фотограф:
- Please, five minutes! A photo on a background of the sea! swim pool!
- Can you make for me one photo without me, говорю, – only the sea&mountains?
- Why?
- 'cause the sea is wonderful, not me.
На помощь приходит благодарный бармен.
- Я скажу твоей жена как ты работаешь! Где девушка – там ты, где мужчина – там тебя нет! Достал, поджалуйста!
- Бакарди, - мрачно говорит пьяный чех, падая на стойку.
- Here is not Кьюба! – отвечает бармен.
Оказывается, в подпитии я начинаю бойко лепетать на английском, ужасном с грамматической точки зрения. А я думала, я вообще его не знаю.
- О чиом думаишь?
- О том, как я была в церкви святого Николая и трогала саркофаг, в котором некогда покоились его мощи. Когда саркофаг вскрыли, над городом встал запах мира. Я потрогала дно саркофага и понюхала пальцы – раньше был запах мира, а нам достался только запах пыли. Wery sad story.
- Павтарой? – говорит бармен, ставя передо мной коньяк с лимонной долькой.
Потом сливает в бокал цветные напитки из бутылок, кладет лед, кладет соломинку, украшает фруктами, ставит бенгальский огонь и поджигает. Красота уходит к десятилетнему мальчику, сидящему с изумленно-радостным лицом между родителями. Перед мальчиком – батарея таких же невыпитых бокалов.
- Малтшик, это последний коктейль! – кричит бармен, - Бармен устал! Go sleep! Твоим родителям нужна личная жизн! А мине не нужна! Бармен – много девушек everytime! Лучший жизнь! Нет. Много водка – лучший жизн?
- Добрывечер! – орет новая пьяная компания.
- Госапади памаги мине! – бормочет бармен.
- Пиво принесите мне, – говорит русский в пестрой рубахе. – Один.
- Один или одно? – спрашивает бармен.
В бассейне плавали наперегонки с удивительным ребенком Матвеем. Он умел нырять лучше, чем я. В то же время в бассейне плавал изумительный мудак Женя. Загадка жизни: как из таких удивительных детей вырастают такие изумительные мудаки.
Самое странное зрелище – как над горами проходят облака.
